Ссылка для цитирования: Вартанова Е.Л. К вопросу о субъектности конфликта в медиакоммуникационной среде // Меди@льманах. 2021. № 3. С. 8–18. DOI: 10.30547/mediaalmanah.3.2021.818
DOI: 10.30547/mediaalmanah.3.2021.818© Вартанова Елена Леонидовна
главный редактор журнала «МедиаАльманах», член-корреспондент РАО, профессор, доктор филологических наук, декан факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, заведующая кафедрой теории и экономики СМИ факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва, Россия), eva@smi.msu.ru
Современное общество представляет собой сложную систему взаимосвязанных, зачастую разновекторных, процессов и субъектов, которые, находясь в равновесии, способствуют сохранности общественного порядка (Тилли, 2019). Исследователи отмечают, что общественный порядок и гармония разрушаются, когда члены общества отдаляются друг от друга, вступая в противоречия. Но в момент наступления кризиса, возникновения конфликтов и противоречий общество демонстрирует поразительную способность сплачиваться (Durkheim, 1919; Merton, 1949), и особое значение в процессе сохранения и преобразования общества приобретает коммуникация, роль которой в формировании и реформировании консенсуса, в поддержании равновесия в обществе в условиях конфликтов только усиливается (Хабермас, 2006).
Социальные науки рассматривают конфликт как неотъемлемую часть общественной жизни, которая через возникновение и разрешение противоречий, то есть конфликтов, развивается и приводит социум к изменениям (Маркс, 1960; Козер, 2000; Зиммель, 1996; Дарендорф, 1994). Природа и уровни социального конфликта по мере увеличения числа субъектов и интенсификации общественной динамики усложняются, развитие общества все больше определяется различными видами и формами конфликтов, а также их эволюцией (Тилли, 2019: 140–142).
Как отмечали многие теоретики конфликтологии, у конфликта много разных, даже противоречащих друг другу функций. И если для К. Маркса конфликт, принимавший форму классовой борьбы, был формой революционного развития, то Г. Зиммелем он рассматривался как форма социализации, а Л. Козер говорил даже о позитивных функциях конфликта. Рассматривая институты, канализирующие выражение враждебных чувств в индустриальном обществе, он подчеркивал важность массовой культуры, которая открывает «возможности замещающего выражения строго табуированных импульсов враждебности», а также радиосериалов, рассчитанных на массовую аудиторию (Козер, 2000: 66).
Так концептуализация конфликта оказалась связана с понятием консенсуса как ключевого термина для описания разделяемых большинством людей общечеловеческих ценностей. По мнению представителя чикагской школы Л. Вирта, консенсус – это «не столько согласие по всем вопросам или даже по самым существенным содержательным вопросам между всеми членами общества, сколько укоренившаяся привычка к взаимной коммуникации, дискуссии, спору, переговорам и компромиссу», а также к иным точкам зрения (Вирт, 2005).
Для ряда медиаисследователей, воспринявших комплекс социологических подходов к понятию конфликта, было очевидно, что он достаточно тесно связан с деятельностью медиа, причем не только при освещении и анализе конфликтов журналистов.
Например, британский медиаисследователь Дж. Каррен обратил внимание на два ошибочных положения при концептуализации консенсуса.
Во-первых, как правило, в обществе отсутствует основополагающее единство, которое позволило бы массмедиа служить интересам всех социальных групп и сообществ одинаково. Согласно Каррену, медиа «проецируют идеализированную социальную сплоченность, что скрывает (может скрывать) принципиальные различия интересов», а также «репрессирует латентные конфликты и ослабляет прогрессивные силы, необходимые для социального изменения».
Во-вторых, еще одно ложное предположение в определении консенсуса, по мнению Каррена, состоит в том, что «медиа социально нейтральны и независимы от институтов общества». Каррен подчеркивает, что этот подход не учитывает тесную связь, существующую между СМИ, журналистикой и другими социальными институтами, в частности между СМИ и крупным бизнесом, а также государством. По его мнению, медиа могут быть кооптированы в институты власти, чтобы служить интересам доминирующих институтов и социальной элиты, а не разнообразным группам и аудиторным сообществам (Каррен, 1996: 128–129).
Таким образом, конфликт, являясь движущей силой развития социальных институтов и людей, оказывает самые разные воздействия на деятельность медиа – от деструктивных до объединительных, способствующих укреплению консенсуса отдельных сообществ и групп.
Очевидно, что с точки зрения возникновения, развития и разрешения конфликта в условиях современного общества, особая роль принадлежит медиа. Понятие «медиа» понимается и как интегральная совокупность средств и содержания публичной коммуникации (вне зависимости от формы их индустриальной организации), и как созданное этой совокупностью социальное пространство, и как самостоятельный общественный институт, поддерживающий многие процессы в индивидуальной, национальной и глобальной коммуникационной среде (Отечественная теория медиа, 2019, 109–110). Медиа становятся столь значимым явлением, что исследователи определяют медиатизацию, то есть влияние медиа на все стороны жизни общества и тем самым трансформирование последнего, как метапроцесс современности и одновременно как состояние, в котором сегодня находится общество (Couldry, Hepp, 2017). Подчеркивая возрастающее влияние медиа на все сферы жизни общества, исследователи обращают особое внимание на проникновение медиалогики в жизнь социума, причем общество в такой степени подвергается влиянию традиционных СМИ и социальных медиа, что последние глубоко интегрируются в общественные институты и процессы (Hjarvard, 2013).
Очевидно, что тема взаимосвязей, взаимоотношений, взаимовлияния медиа и конфликта становится в таких условиях одной из наиболее актуальных в медиаисследованиях. Многие авторы отмечают двойственную роль СМИ в возникновении, протекании и разрешении конфликта (Байчик, 2020). С одной стороны, традиционные СМИ и журналистика информируют о них общество, создавая информационное публичное пространство, в котором репрезентируются и анализируются различные виды социальных конфликтов – политические, военные, экологические, корпоративные (Калюга, 2015; Гольбрайх, 2019; Новгородова, 2019). С другой – в эпоху цифровизации сами медиа, особенно социальные, вовлекаясь в конфликт, становятся его пространством и одновременно субъектом, тем самым усиливая или ослабляя его протекание и последствия (Кинаш, 2017).
В эпоху бурного развития технологий СМИ, конвергенции медийной, телекоммуникационной и компьютерной отраслей, усиления влияния социальных медиа на аудиторию, прежде всего на ее молодежные сегменты, исследователи обращают внимание на обострение не столько военных, политических, сколько информационно-психологических конфликтов (Вартанова, Зинченко, 2008). К тому же, современные цифровые медиа, базирующиеся на платформах социальных сетей и цифровых сервисов, по сути формируют новую – виртуальную – социальную среду и новое – виртуальное – культурное пространство. Сегодня значимость и самодостаточность социальных медиа уже сопоставимы со средовыми и пространственными характеристиками реального социума. Это означает, что конфликт в процессах медиации или медиатизации не просто усиливается, но порождается социальными медиа как эмерджентной средой (Dunas, Vartanov, 2020).
Еще одним важным проявлением взаимовлияния конфликта и медиа становится конфликтный дискурс современной журналистики. Он предполагает привлечение внимания аудитории к содержанию СМИ посредством фрейма конфликта, который создается журналистами, авторами медиатекстов (Semetko, Valkenburg, 2000). Цели создания такого фрейма разнообразны: привлечение аудитории для увеличения рекламных доходов, укрепление идентичности социальных групп, продвижение групповых ценностей и т.д.
Стремясь к выполнению таких целей, журналистика начинает уходить от выполнения своих традиционных функций сбалансированного информирования и качественного непредвзятого анализа. «Новая социальность» цифровых медиа трансформирует работу журналиста в формат блогинга – то есть в деятельность, ориентированную на сиюминутный запрос аудитории и достижение прагматического, прежде всего финансового, результата (Кожемякин, 2017: 353).
Изучение сложной природы взаимосвязей медиа и конфликта становится перспективной областью современных медиаисследований, интегрирующей анализ этих взаимосвязей в актуальную исследовательскую повестку социальных наук.
Уровни научного рассмотрения конфликта, опосредуемого или порождаемого медиа, многообразны, поскольку участниками конфликта в цифровой медиакоммуникационной среде выступают представители самых разных статусов, ролей и групп (Vartanova, Gladkova, 2020). Исследователи-конфликтологи выделяют межличностный, групповой и классовый, политический и геополитический подходы к анализу субъектности конфликта (Jamil, Sohal, 2021; Ndinojuo, Ihejirika, Okon, 2020; Ugwuoke, Erubami, 2021).
В условиях современного цифрового медиакоммуникационного поля социальный конфликт приобретает сложную структуру, описываемую взаимодействиями между его субъектами. С. Ройтер, А. Маркс и В. Пипек (2011) предложили модель взаимодействия субъектов в период кризиса и конфликта. Основными рассматриваемыми субъектами в этой схеме стали органы власти (А – authorities) и граждане (С – citizens). Коммуникационная матрица выделяет четыре модели (уровня) взаимодействия и организации информационных потоков в социальных сетях в условиях конфликтов, кризисов и чрезвычайных ситуаций (Reuter, Stieglitz, Imran, 2019).
Во-первых, это уровень гражданского общества, на котором гражданами и волонтерами осуществляется обмен информацией и взаимопомощь (С2С). По сути, речь идет о сетевом взаимодействии. Социальные медиа превращаются в главную среду этого взаимодействия, в инструменты, с помощью которых люди координируют свои действия в период кризисов и конфликтов. Большая часть активности пользователей связана с обменом значимой информацией друг с другом. Некоторые исследования показали, что реакция граждан на кризисы в целом рациональна, и, преодолевая панику, они становятся значимыми участниками спасательной работы (Helsloot, Ruitenberg, 2004).
Пользовательскую активность в Интернете можно подразделить на два вида: онлайн-активность и реальную деятельность, когда социальные сети становятся мощнейшим инструментом мобилизации граждан (Reuter, Heger, Pipek, 2013). Причем оба вида активности – будь то волонтерство в Сети или в реальной жизни – могут оказаться полезными в контексте чрезвычайной ситуации, поскольку социальные медиа способны помочь собирать, структурировать и обобщать информацию (Eismann, Posegga, Fischbach, 2016; Qu, Wu, Wang, 2009; Starbird, 2013). «Цифровые» добровольцы, участвуя в картографировании кризисов (Goolsby, 2010), могут выполнять задачи, с решением которых не успевают справляться органы власти (Starbird, Palen, 2011; White, Palen, Anderson 2014). Еще одна важная роль пользователей социальных сетей – выражение солидарности пострадавшим и оказание им эмоциональной поддержки (Starbird, Palen, 2012; Wilensky, 2014).
Во-вторых, это уровень «власть – гражданам» (сверху вниз) (A2C), предполагающий использование органами власти социальных сетей и других медиакоммуникационных ресурсов для информирования общественности в период чрезвычайных ситуаций, конфликтов и войн (Reuter, Amelunxen, Moi, 2016). Схемы взаимодействия между гражданами и органами власти претерпевают большие изменения в условиях широкого присутствия социальных медиа в кризисной коммуникации (Hughes, Palen, 2012).
Несмотря на многие положительные эффекты, связанные с установлением доверительных связей между органами власти и гражданами, и на улучшение качества собранных информационных данных, сохраняются и проблемы, такие как создание непрерывных потоков информации, борьба с недостоверной информацией, ее корректировка (Denef, Bayerl, Kaptein 2013; Kaewkitipong, Chen, Ractham, 2012). Органам власти к тому же приходится наводить порядок в том информационном хаосе, который создает аудитория в социальных медиа. Возможные пути преодоления этих проблем – введение четко структурированных хештегов, улучшение функций сбора, обработки и представления больших данных (Hughes, Gregory, Joseph, Sonesh, Marlow, Lacerenza, at al., 2014; Starbird, Stamberger, 2010).
В-третьих, благодаря социальным медиа возникает и обратный уровень – «граждане – власти» (снизу вверх) (C2A), предполагающий мониторинг, анализ и интеграцию пользовательского контента в контент традиционных медиа и социальных сетей для дальнейшего использования в антикризисном реагировании. Большие данные, формируемые социальными медиа, позволяют увидеть закономерности, недоступные невооруженному взгляду. Так, на основе анализа данных пользователей можно установить статистически подтвержденные «очаги» распространения информации и их наиболее активных агентов (Johansson, Brynielsson, Quijano, 2012). Другое преимущество пользовательского контента – фотографии, размещенные в Интернете. Хотя их часто отличает неизвестное происхождение и ненадежность (Mendoza, Poblete, Castillo, 2010), они вызывают интерес у аудитории, которая начинает вовлекаться в проверку подлинности их содержания, разоблачать фейки (Reuter, Marx, Pipek, 2011).
Следует отметить еще одну важную тенденцию: контент, производимый непрофессиональными авторами, непрерывно улучшается с точки зрения точности и качества. Блогеры как новые субъекты медиакоммуникационного пространства начинают осознавать важность своей роли, возлагаемой на них обществом и властью. Тем самым они фактически реализуют идею социальной ответственности за распространяемую информацию, изначально присущую профессиональным журналистам (Hughes, Tapia, 2015).
Обработка органами власти пользовательского контента происходит в разных формах, призванных улучшить ситуационную осведомленность (Vieweg, Hughes, Starbird, Palen, 2010). В числе таких форм – привлечение добровольцев из числа пользователей (Ludwig, Kotthaus, Reuter, Dongen et al., 2017), использование статистических методов анализа данных с применением автоматизированных методов извлечения информации (Castillo, 2016), обнаружение событий и субсобытий (Sakaki, Okazaki, Matsuo, 2010), анализ географического расположения авторов сообщений социальных сетей и соотнесение его с фактами и деталями контента (de Albuquerque, Herfort, Brenning, Zipf, 2015). Следует, правда, отметить, что не все органы государственной власти и службы реагирования на чрезвычайные ситуации эффективно используют перечисленные выше инструменты из-за сохраняющейся трудности сбора, скрининга и изучения постоянно растущего объема данных в кризисных ситуациях (Hughes, Palen, 2012; Reuter, Amelunxen, Moi, 2016).
Наконец, в-четвертых, исследователи выделяют межорганизационный уровень, на котором сами органы власти взаимодействуют друг с другом (А2А). В отличие от других моделей информационного обмена, координация и коммуникация органов власти лишь изредка реализуется платформами социальных сетей, хотя они имеют значительный потенциал укрепления институциональной осведомленности за счет обмена информацией и коммуникации. В этой связи набирают популярность закрытые чаты и группы в общедоступных мессенджерах и социальных медиа, локально разрабатываемые платформы и социальные сети. И хотя подобная коммуникация в социальных медиа связана с большими рисками (идентификация и подтверждение личности пользователей, технологические сбои, публикация конфиденциальной информации), в целом использование социальных сетей для межорганизационных целей может оказаться полезным (Pipek, Reuter, Ley, Ludwig et al., 2013; Reuter, 2014).
Понимание ролей медиа как субъекта разной природы в разных типах конфликта варьируется от участников до инициаторов или конструкторов. Однако не следует забывать и традиционную роль, выполняемую журналистикой и СМИ (МакКуэйл, 2013; Прохоров, 2011). Это роль социального посредника, и она сохраняет свою важность и сегодня, поскольку именно на долю традиционных медиа и журналистов по-прежнему приходится формирование повестки дня, объяснение причин происходящего, в том числе и конфликта, предотвращение нежелательных для общества последствий.
У исследователей медиакоммуникационного поля вызывает интерес и феномен институционального противоборства между традиционными и вновь образующимися субъектами цифрового медиапространства. Это, в свою очередь, меняет традиционную институциональную модель медиакоммуникации, порождает новые виды конфликтов – внутрисубъектные. В этом случае речь уже идет об институциональных конфликтах между профессионалами, а также между профессионалами и непрофессионалами самой медиакоммуникационной среды (Лукина, Толоконикова, 2021; Тышецкая, 2021).
Рассмотренные модели взаимодействия субъектов в условиях конфликтов описывают конфликт как среду и не рассматривают сами противоборствующие стороны в качестве субъектов (Reuter, Stieglitz, Imran, 2019). Такой подход представляется оправданным с точки зрения нормативной логики, при которой медиа, граждане, органы власти должны не выступать участниками конфликта, а способствовать его урегулированию. Расширяя понятие субъектности конфликтов медиасреды за пределы дихотомии «органы власти – граждане», можно увидеть новые уровни медиатизированного противостояния: между отдельными индивидами, между цифровыми сообществами (в рамках аудитории), между бизнес-структурами в условиях рынка, между властью и бизнесом и т.п.
В такой ситуации актуализируются роли медиа как подстрекателя, пособника, организатора, посредника конфликта.
Байчик А.В. Массмедиа. Ценности. Конфликт. СПб.: Изд-во РХГА, 2020.
Вартанова Е.Л., Зинченко Ю.П. Актуальные проблемы безопасности в информационном пространстве. Информационная и психологическая безопасность в СМИ. Т. 2. М.: Аспект Пресс, 2008. С. 9–14.
Вирт Л. Избранные работы по социологии / пер. с англ. М.: ИНИОН, 2005.
Гольбрайх В.Б. Социальные медиа в локальных экологических конфликтах // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Социология. 2019. Т. 12. Вып. 4. С. 368–384.
Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 142–147.
Зиммель Г. Избранное: в 2 т. М.: Юрист, 1996.
Калюга А.А. Освещение прессой кризиса в Украине // Наука о человеке: гуманитарные исследования. 2015. № 1 (19). С. 61–66.
Кинаш Ю.С. Роль СМИ и «новых медиа» в современных политических конфликтах // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та [эл. журн.] 2017. № 4. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/rol-smi-i-novyh-media-v-sovremennyh-politicheskih-konfliktah/viewer
Кожемякин Е.А. Медиакоммуникации: от разочарования в постжурналистике к новой социальности // Дискурсология и медиакритика средств массовой информации / под ред. А.В. Полонского и др. Белгород: ИД «Белгород», 2017.
Козер Л. Функции социального конфликта. М.: Дом интеллектуальной книги; Идея-пресс, 2000.
Лукина А.В., Толоконникова М.М. Конфликт в новостной повестке российских информационных агентств // Медиа в современном мире. 60-е Петербургские чтения: сб. мат. Междунар. науч. форума (30 июня – 2 июля 2021 г.) / отв. ред. А.А. Малышев: в 2 т. Т. 2. СПб.: Медиапапир, 2021. С. 140–141.
МакКуэйл Д. Журналистика и общество [Учебник для журналистов] / пер. с англ. М.: МедиаМир; Фак. журн. МГУ, 2013.
Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. М.: ГИЗ полит. лит., 1960. С. 317–370.
Новгородова А.И. Освещение войны 2003 года в Ираке в материалах «Нью Йорк Таймс» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2019. № 3. C. 141–162.
Отечественная теория медиа: основные понятия. Словарь / под ред. Е.Л. Вартановой. М.: Фак. журн. МГУ; Изд-во Моск. ун-та, 2019.
Прохоров Е.П. Введение в теорию журналистики: учебник для студентов вузов. 8-е изд., испр. М.: Аспект Пресс, 2011.
Тилли Ч. От мобилизации к революции. М.: ИД ГУ ВШЭ, 2019.
Тышецкая А.Ю. Инфлюенсеры vs традиционные медиа: новые институциональные конфликты медиапространства // Медиа в современном мире. 60-е Петербургские чтения: сб. мат. Междунар. науч. форума (30 июня – 2 июля 2021 г.) / отв. ред. А.А. Малышев: в 2 т. Т. 2. СПб.: Медиапапир, 2021. С. 148–150.
Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2006.
Castillo C. (2016) Big Crisis Data – Social Media in Disasters and Time-critical Situations. New York: Cambridge Univ. Press.
Couldry N., Hepp A. (2017) The Mediated Construction of Reality. Cambridge: Polity Press.
Curran J. (1996) Media and Democracy. London: Routledge.
de Albuquerque J.P., Herfort B., Brenning A., Zipf A. (2015) A Geographic Approach for Combining Social Media and Authoritative Data towards Identifying Useful Information for Disaster Management. International Journal of Geographical Information Science 29 (4): 667–689.
Denef S., Bayerl P.S., Kaptein N. (2013) Social Media and the Police – Tweeting Practices of British Police Forces During the August 2011 Riots. In: Proceedings of the 31th International Conference on Human Factors in Computing Systems. New York: ACM Press, pp. 3471–3480.
Dunas D.V., Vartanov S.A. (2020) Emerging Digital Media Culture in Russia: Modeling the Media Consumption of Generation Z. Journal of Multicultural Discourses 15 (7): 1–18. DOI: 10.1080/17447143.2020.1751648
Durkheim E. (1919) Methode Sociologique. Paris: Librairie Felix Alcan.
Eismann K., Posegga O., Fischbach K. (2016) Collective Behaviour, Social Media, and Disasters: A Systematic Literature Review. European Conference on Information Systems. Istanbul. Turkey. Режим доступа: https://www.researchgate.net/publication/301770302_Collective_Behaviour_Social_Media_and_Disasters_A_Systematic_Literature_Review
Goolsby R. (2010) Social Media as Crisis Platform. ACM Transactions on Intelligent Systems and Technology. New York: Association for Computing Machinery (ACM).
Helsloot I., Ruitenberg A. (2004) Citizen Response to Disasters: a Survey of Literature and Some Practical Implications. Journal of Contingencies and Crisis Management 12 (3): 98–111.
Hjarvard S. (2013) The Mediatization of Culture and Society. London: Routledge.
Hughes A., Gregory M., Joseph D., Sonesh S., Marlow S., Lacerenza C., et al. (2016) Saving Lives: a Meta-analysis of Team Training in Healthcare. J. Appl. Psychol 101 (9): 1266–304.
Hughes A., Palen L. (2012). The Evolving Role of the Public Information Officer: An Examination of Social Media in Emergency Management. Journal of Homeland Security and Emergency Management 9 (1). DOI:10.1515/1547-7355.1976
Hughes A., Tapia A. (2015) Social Media in Crisis: When Professional Responders Meet Digital Volunteers. Journal of Homeland Security and Emergency Management 12 (3): 679–706.
Jamil S., Sohal P. (2021) Reporting under Fear and Threats: The Deadly Cost of Being a Journalist in Pakistan and India. World of Media. Journal of Russian Media and Journalism Studies 2: 5–33. DOI: 10.30547/worldofmedia.2.2021.1
Johansson F., Brynielsson J., Quijano M. (2012) Estimating Citizen Alertness in Crises Using Social Media Monitoring and Analysis. European Intelligence and Security Informatics Conference, pp. 189–196.
Kaewkitipong L., Chen C., Ractham P. (2012) Lessons Learned from the Use of Social Media in Combating a Crisis: A Case Study of 2011 Thailand Flooding Disaster. In: Proceedings of the International Conference on Information Systems (ICIS). USA, Orlando, pp. 1–17.
Ludwig T., Kotthaus C., Reuter C., Dongen S. et al. (2017) Situated Crowdsourcing During Disasters: Managing the Tasks of Spontaneous Volunteers Through Public Dis-plays. International Journal on Human-Computer Studies (IJHCS) 102: 103–121.
Mendoza M., Poblete B., Castillo C. (2010) Twitter Under Crisis: Can We Trust What We RT? In: Proceedings of the First Workshop on Social Media Analytics. Washington: ACM, pp. 71–79.
Merton R. (1949) Social Theory and Social Structure. Glencoe, IL: Free Press.
Ndinojuo, B. E., Ihejirika, W. C., Okon, G. B. (2020) Prevalent News Frames in News Reports about Military Operations Against Boko Haram in North-East Nigeria. World of Media. Journal of Russian Media and Journalism Studies 1: 51–72. DOI: 10.30547/worldofmedia.1.2020.3
Pipek V., Reuter C., Ley B., Ludwig T. et al. (2013) Sicherheitsarena – Ein Ansatz zur Verbesserung des Krisenmanagements durch Kooperation und Vernetzung. Crisis Prevention – Fach-magazin Fur Innere Sicherheit, Bevolkerungsschutz Und Katastrophenhilfe 3 (1): pp. 1–3.
Qu Y., Wu P., Wang X. (2009) Online Community Response to Major Disaster: A Study of Tianya Forum in the 2008 Sichuan Earthquake. DOI: 10.1109/HICSS.2009.330
Reuter C. (2014) Emergent Collaboration Infrastructures: Technology Design for Inter-organizational Crisis Management (Ph.D. thesis). Germany: Springer Gabler.
Reuter C., Amelunxen C., Moi M. (2016) Semi-automatic Alerts and Notifications for Emergency Services Based on Cross-platform Social Media Data – Evaluation of a Prototype. In: Mayr H.C., Pinzger M. (eds.) Informatik 2016: von Menschen fur Menschen. Klagenfurt: GI-Edition-Lecture Notes in Informatics (LNI), pp. 1806–1819.
Reuter C., Heger O., Pipek V. (2013) Combining Real and Virtual Volunteers through Social Media. Lisbon, Portugal: ISCRAM.
Reuter C., Marx A., Pipek V. (2011) Social Software As an Infrastructure for Crisis Management – A Case Study About Current Practice and Potential Usage. In: Santos M.A., Sousa L., Portela E. (eds.) Proceedings of the Information Systems for Crisis Response and Management (ISCRAM). Lisbon, Portugal: ISCRAM.
Reuter C., Stieglitz S., Imran M. (2019) Social Media in Conflicts and Crises. Behaviour & Information Technology 39 (1): 1–11. DOI: 10.1080/0144929X.2019.1629025
Sakaki T., Okazaki M., Matsuo Y. (2010) Earthquake Shakes Twitter Users: Real-time Event Detection by Social Sensors. WWW ‘10: Proceedings of the 19th International Conference on World Wide Web. Raleigh: ACM, pp. 851–860.
Semetko H., Valkenburg P. (2000) Framing European Politics: A Content Analysis of Press and Television News. Journal of Communication 50 (2): 93–109.
Starbird K. (2013) Supporting the Geolocating Work of Crisis Mappers. Proceedings of GeoHCI Workshop at CHI. Paris: GeoHCI Workshop at CHI.
Starbird K., Palen L. (2012) (How) Will the Revolution be Retweeted?: Information Diffusion and the 2011 Egyptian Uprising. Proceedings of CSCW ‘12. Seattle: ACM, pp. 7–16.
Starbird K., Palen L. (2011) ‘Voluntweeters’: Self-organizing by Digital Volunteers in Times of Crisis. Proceedings of ACM Conference CHI. New York: Association for Computing Machinery, pp. 1071–1080.
Starbird K., Stamberger J. (2010) Tweak the Tweet: Leveraging Microblogging Proliferation with a Prescriptive Syntax to Support Citizen Reporting. In: French S., Tomaszewski B., Zobel C. (eds.) Proceedings of the Information Systems for Crisis Response and Management. Seattle: ISCRAM, pp. 1–5.
Ugwuoke J. C., Erubami J. A. (2021) Old War, New Battleground: Deconstructing the Potency of Social Media for Community Engagement in Nigeria’s Human Rights Advocacy Efforts. World of Media. Journal of Russian Media and Journalism Studies 2: 56–74. DOI: 10.30547/worldofmedia.2.2021.3
Vartanova E., Gladkova A. (2020) Old and New Discourses in Emerging States: Communication Challenges of the Digital Age. Journal of Multicultural Discourses 15 (2): 119–125. DOI: 10.1080/17447143.2020.1780244
Vieweg S., Hughes A.L., Starbird K., Palen L. (2010) Microblogging During Two Natural Hazards Events: What Twitter May Contribute to Situational Awareness. Proceedings of the Conference on Human Factorsin Computing Systems (CHI). New York: Association for Computing Machinery, pp. 1079–1088.
White J., Palen L., Anderson K. (2014) Digital Mobilization in Disaster Response: The Work & Self-organization of On-line Pet Advocates in Response to Hurricane Sandy. In: Proceedings of the 17th ACM Conference on Computer Supported Cooperative Work & Social Computing. New York: ACM, pp. 866–877.
Wilensky H. (2014) Twitter as a Navigator for Stranded Commuters During the Great East Japan Earthquake. In: Hiltz S.R., Plotnick L., Pfaf M., Shih P.C. (eds.) Proceedings of the Information Systems for Crisis Response and Management (ISCRAM). Philadelphia: Pennsylvania State University, pp. 695–704.
Исследование выполнено в рамках Программы развития Междисциплинарной научно-образовательной школы Московского университета «Сохранение мирового культурно-исторического наследия»
Дата поступления в редакцию: 10.06.2021
Дата публикации: 17.06.2021